Дело происходит в далеком будущем, где капитализм занялся социальной инженерией. Корпорации экспортируют идеологии на другие планеты, и вот наш герой, астронавт Милютин, отправляется с Байконура к альфе Центавра, чтобы инсталлировать в тамошнюю колонию идеи чучхе — северокорейский вариант сталинизма. Милютин — убежденный одиночка и холостяк, умеренный консерватор, от женщин он ждет лишь секса и проблем. Но на этот раз в долгое космическое путешествие он отправится не один: корпорация «Эдерлези» (вообще-то это название цыганской песни, популяризованной Гораном Бреговичем и Эмиром Кустурицей) выдаст ему компаньонку, секс-робота Нимани (порнозвезда Стоя), способную к самообучению.

Почему мы смотрим кино?

Отрывок из книги Ричарда Баха «Иллюзии»

—Дон, я согласен, что ты прав, и жизнь действительно может быть интересной или скучной, или такой, какой мы сами решаем ее сделать. Но даже в лучшие времена я никак не мог понять, зачем мы вообще здесь. Расскажи мне об этом.

Мы как раз проходили мимо хозяйственного магазина (закрытого) и кинотеатра (открытого, в нем показывали вестерн "Барт Кассиди и Санданс Кид"), но вместо ответа он остановился.

—Деньги у тебя есть?

—Навалом. А что?

—Пойдем в кино, — предложил он. — Идешь?

—Не знаю, Дон. Ты иди. А я пойду к самолетам. Не люблю надолго их бросать без присмотра. — Что это вдруг ему приспичило в кино?

—С самолетами все в порядке. Пойдем в кино.

—Но оно уже началось.

—Ничего, немного опоздаем.

Он уже покупал себе билет. Я вошел за ним в темный зал, и мы сели сзади. Народу было немного, человек пятьдесят.

Вскоре я забыл, зачем мы пришли, и увлекся фильмом, который я всегда считал просто классическим, я его смотрю вот уже третий раз. Время в зале начало растягиваться и закручиваться в спираль, как это всегда бывает, когда фильм хорош; сначала я смотрел его, отмечая технические детали... как построена каждая сцена, как она переходит в следующую, почему она идет сейчас, а не потом. Я старался смотреть фильм с этой точки зрения, но увлекся им и все забыл.

В тот момент, когда на экране Батч и Санданс были окружены со всех сторон боливийской армией, почти в самом конце, Шимода тронул меня за плечо. Я наклонился к нему, не сводя глаз с экрана, думая, что он мог бы и потерпеть со своими замечаниями.

—Ричард?

—Да?

—Зачем ты здесь?

—Это хороший фильм, Дон. Тише. — Батч и Санданс, истекая кровью, говорили о том, почему им надо отправляться в Австралию.

—А чем он хорош? — спросил он.

—Мне интересно. Тихо. Я потом скажу.

—Отключись от него. Приди в себя. Это все иллюзии.

Мне надоело.

—Дональд, еще пару минут, и мы с тобой будем говорить сколько захочешь. Но дай мне досмотреть кино, ладно?

Однако он снова прошептал громко и настоятельно:

—Ричард, зачем ты здесь?

—Слушай, я здесь потому, что ты попросил меня прийти сюда!

Я отвернулся и попытался досмотреть конец.

—Но ты не обязан был идти, ты мог сказать: "Нет, спасибо".

—Мне нравится этот фильм. — Сидящий спереди повернулся и смерил меня взглядом. — Дон, мне нравится этот фильм, это что, плохо?

—Нет, все в порядке, — сказал он, и до самого конца больше не проронил ни слова.

Мы вышли из кино, прошли мимо свалки старых тракторов и направились в темноту, где на поле нас ждали самолеты. Собирался дождь. Я думал о том, почему он так странно вел себя в кинотеатре.

—Ты ведь все делаешь непросто, Дон?

—Иногда.

—Но почему тогда этот фильм? Почему ты вдруг захотел, чтобы я посмотрел "Санданс"?

—Ты задал вопрос.

—Да. Ты можешь на него ответить?

—Вот мой ответ. Мы пошли в кино потому, что ты задал вопрос. Этот фильм был ответом на мой вопрос.

Он смеялся надо мной, я знал это.

—А о чем я тебя спросил?

Наступила долгая и мучительная пауза.

—Твой вопрос, Ричард, заключается в том, что даже в самые лучшие времена ты не мог понять, зачем мы здесь.

Я вспомнил.

—И этот фильм был мне ответом.

—Да.

—Да?

—Ты не понял, — сказал он.

—Нет.

—Это был хороший фильм, — сказал он, — но самый распрекрасный фильм в мире все равно лишь иллюзии, не так ли? На экране ничего не движется, так только кажется. Свет становится то ярче, то темнее, а нам кажется, что на плоском экране, установленном в темноте, есть движение.

—Пожалуй, все так. — Я начинал понимать.

—Люди, все те, кто ходит на фильмы, зачем они приходят, если это всего лишь иллюзии?

—Ну, это развлечение, — сказал я.

—Им интересно. Правильно. Раз.

—Они могут чему-нибудь научиться.

—Отлично. Все так. Новые знания. Два.

—Фантазия. Можно уйти от проблем.

—Это развлечение. Раз.

—Технические причины. Посмотреть, как сделан фильм.

—Учеба. Два.

—Уйти от скуки.

—Уход. Ты уже говорил.

—Общение. Быть вместе с друзьями, — сказал я.

—Причина, чтобы пойти, но цель не фильм. Все равно это развлечение. Раз.

И чтобы я там ни предполагал, все укладывалось в эти две причины; люди смотрят фильмы ради забавы, или ради новых знаний, либо ради того и другого вместе.

—И фильм — это вроде как наша жизнь, правильно, Дон?

—Да.

—А тогда почему некоторые выбирают плохую жизнь, как фильм ужасов?

—Они не просто приходят на фильм ужасов ради забавы, они с самого начала знают, что это будет ужасный фильм, — ответил он.

—Но почему?

—Ты любишь фильмы ужасов?

—Нет.

—Но некоторые ведь тратят уйму денег и времени на то, чтобы посмотреть ужасы или дурацкие мюзиклы, которые другим кажутся скучными и пустыми? — он дал мне возможность ответить на этот вопрос.

—Да.

—И ты не обязан смотреть их фильмы, а они не обязаны смотреть твои. Это называется словом "свобода".

—Но почему людям хочется, чтобы их пугали или нагоняли на них тоску?

—Потому, что они думают, что заслужили это за то, что сами пугали кого-то, или им нравится чувство возбуждения, сопутствующее страху, а может быть, они уверены, что все фильмы просто обязаны быть такими тоскливыми. Можешь ли ты поверить, что большинство, по причинам достаточно веским для них, получают искреннее удовольствие от уверенности, что они беспомощны в своих собственных фильмах? Нет, ты не можешь поверить.

—Нет, не могу.

—Пока не поймешь это, ты будешь продолжать удивляться, отчего некоторые несчастливы. Они несчастны потому, что сами решают быть несчастными. Ричард, это так!

—Гм.

—Мы — задорные и озорные существа, веселые дети Вселенной. Мы не можем умереть, и нам, как и иллюзиям на экране, никто не может повредить. Но мы можем поверить в то, что нам очень плохо, и представить это в самых ужасающих и мучительных подробностях, на какие только способны. Мы можем поверить в то, что мы мертвы, что нас убивают, или что сами кого-то убиваем, и что мы — лишь пешки в борьбе милостивой Судьбы и Злого рока.

—У нас много жизней? — спросил я.

—Сколько фильмов ты посмотрел?

—Ага!

—Фильмы о жизни на этой планете, о жизни на других планетах; все что имеет пространство и время — лишь фильм и иллюзии, — сказал он. Но пока что в наших иллюзиях мы можем многому научиться и неплохо позабавиться, правда?

—А как далеко ты проводишь эту аналогию с фильмами?

—А как далеко тебе бы хотелось? Ты сегодня посмотрел фильм отчасти оттого, что я хотел его посмотреть. Многие выбирают себе жизнь потому, что им нравится быть и работать вместе с друзьями. Актеры из сегодняшнего фильма и раньше играли вместе — "раньше или позже" — это зависит от того, какой фильм ты посмотрел первым; ты даже можешь видеть их на разных экранах одновременно. Мы покупаем себе билеты на эти фильмы, платя за вход своим согласием поверить в реальность пространства и реальность времени... Ни то, ни другое не истинно, но тот, кто не хочет заплатить эту цену, не может появиться на этой планете, или вообще в любой пространственновременной системе.

Четверо мужчин, преподавателей университета, болтают не где-нибудь, а на кухне, готовя ужин в ожидании четырёх женщин, которые судачат в тот же самый момент в огромном спортзале, занимаясь оздоровительной гимнастикой. Потом представители обоих полов встречаются вместе уже на общей вечеринке — и эти «восемь персонажей в поисках смысла существования» продолжают пустопорожний разговор, раскрывая не только собственные характеры и частные судьбы, но настроения всего социума накануне «заката американской империи». Кто-то из них язвительно замечает, что империи приходят к своему краху как раз тогда, когда общество феминизируется, в нём перестаёт доминировать мужское начало, в разных сферах проявляются черты матриархата, а граждане бесплодно проводят время в байках о сексе и политике.
Исчерпанность полигамных отношений (кстати, ещё одна примета «заката»), потребность в человеческом общении и в истинном чувстве, ностальгия по сентиментальным бредням, тоска по духовности — вот что сквозит в словесной перепалке внешне благополучных средних буржуа. Перефразируя слова Чехова, можно заявить так: люди говорят, обедают, ссорятся по пустякам, а в это время рушатся целые империи. И виртуозность режиссуры Дени Аркана заключается именно в том, что, сведя вместе нескольких людей и позволив им вдоволь выговориться, вообще не опасаясь никаких табу, он исподволь превратил заурядную житейскую историю о «разговорах на кухне» в интеллектуальную притчу о состоянии человеческого общежития в последней четверти ХХ века. Импровизационная работа с актёрами, которые принимали участие в создании диалогов, позволила постановщику и его слаженному ансамблю наполнить действие живыми подробностями, подчас говорящими больше о сути нашего времени, чем некие важные политические события. Судьба истории может немало зависеть даже и от частной жизни людей.

Рай богатых создан из ада для бедных.
Вы конечно же помните первую фразу из книги, которую сын турецкоподданного прислал Александру Ивановичу Корейко? «Все крупные состояния нажиты нечестным путём». Фильм наглядно подтверждает истинность этого тезиса.

Главный герой этого фильма — Ричард Макриди, вертлявый тип с неестественно белыми, такими белыми, что хочется проделать в них прореху ударом кулака, зубами, конечно же не Гордон Гекко, и даже не Джордан Белфорт. Макриди располагает довольно ограниченным арсеналом жульнических трюков. Макриди показан как дешёвый шулер, напёрсточник, поэтому, нам не раз показывают трюк с дамой пик. Его богатство основано на прелестях глобализации, с её разделением труда, и эксплуатацией дешёвой рабочей силы в странах третьего мира, а также на финансовом мошенничестве, и аферах с банковскими кредитами. Его респектабельность такая же фальшивая, как сияющие белизной вставные зубы, и приглашённые им на день рождения двойники знаменитостей.

Ричард Макриди не просто жаден, он скареден и скуп, словно бабка — процентщица (эпизод с шри — ланкийским таксистом). Он воплощает в себе все достоинства современного бизнесмена: вопиющая некомпетентность, самодурство, грубость, непомерный апломб и отсутствие вкуса. Не так давно, один политический деятель предложил закрепить бизнесменов в конституции, как «передовой класс». После просмотра этого фильма, я поняла, почему.

Уинтерботтом снял фильм — приговор. Он обличает не отдельных бизнесменов, а всю систему, порочную и эксплуататорскую (дождитесь финальных титров). Под маской злобной, заливающейся хриплым лаем, сатиры, скрывается суровая действительность. Проблема Север — Юг (умирающие от голода шри — ланкийские швеи, и лоснящиеся от жира жены европейских бизнесменов, кутающие свои ботоксно — силиконовые телеса в тряпки, сшитые руками современных рабов), годами живущие на пляжах беженцы, всеми забытые и никому не нужные, и сходящие с ума от вседозволенности нувориши, выбрасывающие на ветер огромные деньги ради того, что всегда называлось понтами, а сейчас толерантно зовётся «престижем».

Как всякий пошляк, Макриди задумывает помпезное, безвкусное празднование своего юбилея в псевдоантичном стиле. У него даже есть свой биограф, лицо которого забавно вытягивается по мере того, как миллионер открывает ему всё новые грани своей разносторонней личности. Макриди хочется, чтобы всё выглядело дорого, но при этом, ему жалко денюжек, добытых в суровой конкурентной борьбе. Поэтому, низкооплачиваемые болгары строят фанерный Колизей, а настоящих звёзд шоу — бизнеса заменяют непохожие двойники — всё фальшивое, бутафорское, кроме огромного, голодного льва.

В этом фильме омерзительны все: вороватые миллионеры, их дешёвые жены, бездарные детишки, лицемерные друзья. Симпатию вызывают только беженцы, не желающие мириться со своим положением (мы — рабы!), и шри — ланкийская девчушка, борющаяся на свой лад. Как известно: раб, сознающий своё рабское положение, и борющийся против него, есть революционер.

Призывает ли Уинтерботтом к революции? Имеющий глаза, да увидит.